Оборона Опочки 1517 г. Заключение

  На русско-литовском фронте в 1518-1520 гг. инициатива навязывания своей стратегии войны была на стороне Русского государства, которая, впрочем, так и не вылилась в полномасштабный большой «государев» поход на Витебск или Полоцк в силу опасности, исходящей с южных рубежей. В свою очередь, Великое княжество Литовское не могло обеспечить надежную защиту своих границ и больше не имело возможности подготовить контрудар, хотя бы равносильный походу 1517 г.

  Девятый год войны ознаменовался относительным затишьем на русско-литовском фронте. Но при дворах в Копенгагене, Кенигсберге, Вене и Риме не утихали политические баталии относительно перспектив сотрудничества со «схизматиками». Копенгаген и Кенигсберг рассматривали военный союз исключительно с прагматических позиций. Датское правительство надеялось, что «Московия» в рамках заключенного соглашения отвлечет на себя Швецию, а торговые преференции позволят эффективнее противодействовать Ганзе. Но каперская война 1518-1521 гг. с участием Ганзы, Польши, Дании привела фактически к блокаде русской торговли в восточной Балтике.

  Глава Тевтонского Ордена все еще тешил себя надеждами на получение крупной финансовой помощи Москвы в войне против Польши. Даже после того, как Орден проиграл войну и заключил в 1521 г. при посредничестве императора 4-летнее перемирие, послы Альбрехта Бранденбургского вели переговоры о предоставлении денежной субсидии.

  Вена продолжала считать «московитов» важным противовесом турецкой экспансии. Но смерть 12 января 1519 г. «последнего рыцаря», императора Максимилиана, отодвинула политику в отношении России на задний план. После провала миссии Сигизмунда Герберштейна в истории русско-имперских отношений XVI в. наступает период, в котором дипломатические контакты Вены и Москвы почти прекращаются. Автор первого обзора внешних связей России Н.Н. Бантыш-Каменский отметил, что под 1522 г. в делах «упоминается о посылке в Вену новгородского приказа подьячего Якова Полушкина; но с чем он был послан, в делах не видно», а затем в примечании историк посетовал: «Быть не может, что через 50 лет не было никаких между австрийско-цесарским и российским двором переписок, но оных в архиве не видно, уповательно изгибли во время бывшего в России от поляков нашествия и разорения».

  Действительно, посольских документов за этот период нет, но в описях перечисляются «Книги цесарские 7030 по 39 год, при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии да при Карле цесаре, Максимилианове внуке, отпуск к цесарю великого князя подьячего Якуша Полушкина да цесарского немчина Бартоломея с грамотами», что является свидетельством продолжения русско-имперских переговоров в 1522-1531 гг. С.А. Белокуров в «Списке дипломатических лиц» без ссылки на источник отметил, что будто бы Яков Полушкин ездил «с грамотой о трех цесарцах, посланных для науки в Польшу и захваченных русскими в плен».

  В собрании кенигсбергских актов Тайного архива хранится послание государя от 5 мая 1521 г. новоизбранному императору Священной Римской империи. В нем Василий Иванович выразил желание продолжить контакты: «князи и избратели, и вся земля изобрали тебя государем на цесарство, и ты учинился на деда своего государьствех государем, и мы так же хотим с тобою быти в любви, и в завещанье, как есмя были в любви, и в завещанье з дедом твоим, братом нашим Максимилианом, избранным цесарем, и навышшим королем Римским». Послание было передано великому магистру Альбрехту Бранденбургскому через орденского представителя (на сохранившемся конверте стоит знак Дитриха Шонберга). Но, как отметила немецкая исследовательница М. Зах, данное письмо Карл V вряд ли получил — оно так и осталось лежать в архиве великих магистров.

  Если Дания, Тевтонский Орден и Империя исходили из прагматичных соображений союза с «Главным Московитом», то римский понтификат все еще лелеял надежду возвращения схизматиков в лоно католической церкви. Доминиканский монах Николай Шонберг тесно поддерживал переписку со своим братом, ездившим с посольством от великого магистра в Москву. Братья всерьез обсуждали воплощение желания римского папы Льва X заключить с Россией церковную унию. Неоднократные вежливые ответы русской стороны на переговорах с Дитрихом порождали у братьев Шонберг иллюзию, что будто бы московиты желают соединиться в вере с католическим миром. Если мы для примера посмотрим на послания Василия Ивановича великому магистру, которые доставлял сам Д. Шонберг (на обороте некоторых посланий, хранящихся в берлинском Тайном архиве, стоит знак Шонберга в виде треугольника, на острие которого лежит линия, параллельная основанию), то обнаружим в них весьма обтекаемые формулировки, которые никак не могли указывать на какие-нибудь планы по унии. Так, в апрельском послании 1519 г. говорится: «… уразумели есмя от твоего посолства доброхотимую и добрую мысль папину, кою к нам имеет, желаем чтобы еси от нас ему дяковал по тем речем, которые говорили есмя послу твоему, и нечто нам боле того ему приказати прилучитца б и мы тобою учиним, а что можем о добре папине и о дружбе с ним, и о которых делех, попригожу хотим с ним ссылатися». Как видим из текста послания, Василием Ивановичем было высказано лишь желание переписываться с папой «о добре» и «о дружбе с ним», однако даже в таких общих фразах Дитрих Шонберг мог усмотреть какие-то намеки на унию! О содержании письма Дитрих проинформировал своего брата Николая, а тот — папскую курию. Но отцу Николаю Шонбергу так и не удалось приехать в Москву. Брат-проповедник Ордена св. Доминика был задержан в Польше королем Сигизмундом под тем предлогом, что настал «благоприятный момент» для коренного перелома в войне с Василием III. Судя по сугубо оборонительной позиции Великого княжества Литовского в 1519 г. и отсутствию каких-либо наступательных действий, причина задержки уполномоченного папы была другая. В Кракове и Вильне подозрительно отнеслись к миссии монаха, поскольку знали, что его брат участвует в тайных переговорах между великим магистром и великим государем. Однако вскоре Сигизмунду все же пришлось просить папу о посредничестве в переговорах с «московитами». Дело в том, что 12 января 1519 г. умер «старик Максимилиан», император Священной Римской империи германской нации, и все прежние договоренности о перемирии, достигнутые послами де Колло и де Конти к 31 декабря 1518 г., теряли свою силу. Польский король попросил прислать для посредничества с Москвой «человека осторожного, опытного, честного, который не был бы монахом (намек на Н. Шонберга. — А.Л.), но действовал бы беспристрастно…».

  В это же время в Риме на заседании кардинальского комитета были озвучены предложения о заключении союза Василия Ивановича с папой, в результате чего Московия может быть обращена в королевство. Неоднократные "подтверждения" из Кенигсберга и Копенгагена о стремлении «московитов» в лоно католической церкви породили у папского двора устойчивые "оптические" иллюзии в отношении «московитов-схизматиков». И Альбрехту Бранденбургскому, и королю Христиану II нужны были оправдания перед папой за дипломатические сношения с «московитами-схизматиками». Из анализа большого комплекса дипломатических документов известно, что своевременное информирование Рима о якобы желании Москвы принять унию являлось для властей Тевтонского Ордена и Датского королевства прекрасным прикрытием для обсуждения с «Главным Московитом» вопросов военной помощи в войне против своих врагов.
За завесой высоких идеалов стоял глубокий прагматизм. Поэтому совершенно неудивительными выглядят следующие слова обманутого папы Льва X в послании государю Василию Ивановичу от 26 сентября 1519 г., которое так и не достигло адресата: «…достоверно мы узнали, что ваше Величество, по вдохновению Божию, вознамерились обратиться к соединению и повиновению св. Римской церкви».

  Но противодействие Ягеллонов возымело политический эффект. Уже 26 января 1520 г. Сигизмунд писал епископу Эразму, что папские нунции в Московии могут быть привлечены к переговорам только тогда, когда понадобится помощь польского короля.

  Во время переговоров с нунциями Феррери и Тебальди были выявлены намерения понтифика не только содействовать установлению мира и религиозного единства между враждующими сторонами, но и будущей коронации Василия III. Поэтому представители польского короля тут же напомнили нунциям, насколько опасны исконные враги всего христианского мира, моски и татары, и что от их коварства нельзя ожидать искренних намерений в чем-либо. Через некоторое время представители Рима были возвращены обратно, а послание Льва X Василию III так и осталось невостребованным и позже было передано в хранилище римской библиотеки Берберини, где оно хранится и ныне.

  Видимая Сигизмундом бесперспективность планов религиозного объединения с «московитами» на принципах Флорентийской унии, боязнь быть обманутым в дипломатической игре, переговоры о «королевском титуле» для «Московита», поддержка папой врагов Польши — Дании и Тевтонского Ордена — все это послужило причиной про¬ала миссий римской курии. Никто из командированных Ватиканом послов так и не достиг конечной цели своей миссии — они либо по доброй воле, из-за нежелания ехать «в дикую Московию», оставались в Литве, либо же были задержаны по приказу короля Сигизмунда. Следовательно, никто из них в своих отчетах понтифику не мог точно описать ни истинные намерения «Московита», ни реальную ситуацию в отношении Литвы и России.

  А проигравший в войне с Сигизмундом верховный магистр Альбрехт по-прежнему мечтал получить обозы с московским серебром. Во время встречи в Мемеле представителей Тевтонского Ордена с русским посланником С. Сергеевым 2 июля 1521 г. последний вновь заявил от имени великого государя, что Орден может рассчитывать на субсидии, если он будет готов вновь взяться за оружие, и только в случае новых военных действий Василий Иванович переправит всю требуемую сумму.

  Задача направляемого в Москву очередного посольства из Кенигсберга состояла в том, чтобы разъяснить «московитам» два вопроса: почему не ведутся боевые действия и почему большие деньги нужны до начала новой войны. В инструкции Георгу Клингенбеку (март 1522 г.) вполне подробно говорилось, о каких претензиях нужно заявить русской стороне. В 14 пунктах были расписаны все сложности и проблемы прусско-польского противостояния. Помощь Василия III, по мнению Альбрехта, заключалась в выделении очень малых средств (наем 1 000 пехотинцев на четыре квартала, то есть на год), тогда как только для успешных действий против короля необходимы деньги для 10 000 пеших и 2 000 конных на два года. Походы русских в Литву не являлись настолько «сильными операциями против Польши», как царь пытался представить. В секретной части этой инструкции говорилось о том, чтобы на аудиенции в Москве Клингенбек дал русским понять, что для начала новой войны необходимо «перевести в Ливонию серебра в слитках для вербовки 10 000 пехоты и 2 000 конных, как и на артиллерию и другое военное снаряжение».

  В резком ответе Клингенбеку Боярской думы от 28 мая 1522 г. категорически отвергались все тевтонские претензии — за повторным перечислением всех заключенных ранее договоренностей и последовавших затем событий 1518-1521 гг. русская сторона выдвигала великому магистру обвинения в невыполнении своих союзнических обязательств. Но даже после резких обоюдных претензий друг к другу Василий Иванович не отказывался от диалога с тевтонцами — он намеревался «отправить нашего человека к магистру», несмотря на то, что государю уже стали известны подробности заключенного четырехлетнего перемирия между Альбрехтом и Сигизмундом.

  Миссия Клингенбека фактически поставила точку на перспективах дальнейшего военного сотрудничества. Потерпевший поражение в войне Тевтонский Орден настойчиво требовал денег, а Россия более не захотела вкладывать средства в бесперспективного союзника, тем более что к этому времени состоялось подписание перемирия между Сигизмундом I и Василием III.

  Но даже после окончания Смоленской войны в 1522 г. папская курия продолжала мечтать о церковной унии и антиосманском соглашении с Россией. Войну великие князья Сигизмунд I и Василий III заканчивали уже без посредничества Рима.

  Как ни удивительно, к 1520 гг. интересы России и Ватикана совпали относительно Дании. Поддерживая последнюю в войне со Швецией, папа Лев X издал буллу против врага Христиана II Стена Стуре Младшего. Из Калмарзунда 25 сентября 1519 г. адмирал Соверен Норрби после взятия островов Эланда и Борнхольма писал своему королю Христиану II, что для войны в Финляндии необходимо уведомить «великого князя Руси» о помощи войсками. Христиан II просил Василия III направить в Финляндию корпус численностью до 2 000 всадников в помощь датским войскам, а также сделать нападение на Норботен. В то же время датский король также писал Франциску с предложением заключить союз с Великим княжеством Московским, однако тот отклонил план, поскольку ему было известно, что «московиты» — «схизматики», следовательно, для заключенйя договора с государем «московитов» ему потребуется разрешение папы.

  В историографии распространено мнение, будто бы «кратковременное сближение Русского государства с Тевтонским Орденом не принесло никаких результатов». Однако подобные оценки базируются на анализе только политических и дипломатических аспектов, в них не учитываются военно-стратегические последствия соглашений. По нашему мнению, русско-прусский союз, несмотря на свою короткую жизнь, имел положительные последствия для России. Хлипкий военный альянс все же сковал силы польской Короны и вынудил ее держать войска на случай войны с Тевтонским Орденом. Вследствие этого после 1518 г. Польша не могла оказать значительную помощь Литве ни наемниками, ни добровольцами. Пассивность Польши в военных делах на русско-литовском фронте была фактически оплачена суммой около 37 000 гульденов, которой едва хватило бы на годовой наем всего тысячи пехотинцев.

  На первый взгляд, и союз с датчанами также не принес никаких преференций. «Вообщето было бы сильным преувеличением сказать, — пишет датский исследователь Микаэль Венге, — что союз с Россией привел к установлению настоящих братских отношений между государствами. С датской колокольни Россия виделась чужой, непонятной и враждебной страной, о которой датчане имели очень слабое представление». Дания не вела боевых действий с Польшей и Литвой, не объявляла войны. Но тем не менее альянс с королем Христианом оказал непосредственным образом влияние на результаты русско-литовских кампаний 1512-1520 гг. Во-первых, Дания в рамках соглашения поддерживала Тевтонский Орден в войне против Польши деньгами и наемниками. В течение 1519-1520 гг. главный союзник Великого княжества Литовского — Польская Корона — был скован боевыми действиями против Тевтонского Ордена. В это время в пограничных районах русско-литовского противостояния мы не видим каких-либо значительных наемных контингентов. Все основные силы Польша бросила против Кенигсберга. Следовательно, Копенгаген был косвенно причастен к тому, что в русско-литовском противостоянии с 1518 г. наемные люди и добровольцы из польской Короны стали играть незначительную роль. Во-вторых, в Москву через торговые пути были доставлены военные специалисты и большое количество стратегических товаров, что не могло не сказаться на общем уровне боеготовности московского войска. Наконец, в-третьих, сам вид коалиции и опасность совместных действий Дании, России и Тевтонского Ордена заставляли ягеллонский двор искать пути к замирению. О прямой угрозе русско-прусско-датского союза заявил перед собравшимися представителями Вендских городов шведский канцлер Петер Якобсон в январе 1520 г. в Данциге: «…злейший враг Сигизмунда и враг Швеции великий князь Московский в союзе с Христианом; великий магистр Прусский Альбрехт, бывший в постоянных раздорах с Польшею, вследствие нежелания признать над собою власть Сигизмунда, также в союзе с русскими и с Христианом».

  К началу 1520-х гг. для Руси и Литвы стало очевидным, что в условиях крымской угрозы весьма сложно организовать крупные операции. Даже при наличии «союзных» договоров с крымским ханом (а у Василия III и Сигизмунда I они были) вовсе не гарантировали замирения на границах с татарами. Активные боевые действия во второй половине 1520-1521 г. практически не велись. Сигизмунд и паны-рада согласились на перемирие с «московитами» без посредничества папской курии. 2 сентября 1520 г. предварительный договор был утвержден приложением печатей литовских послов.

  В этом политическом клубке взаимоотношений в Восточной Европе немалую роль стал играть Крым. Мухаммед-Гирей пытался склонить Василия III к совместным действиям против Астраханского ханства, а тот, хоть и делал вид, что может помочь, даже и не думал помогать. Впрочем, Владимирский летописец под 7028 г. (1520 г.) оставил сообщение о том, что хан Мухаммед-Гирей «просил у великого князя Василья Ивановича силы в помочь, когда ходил на Астрахань. И князь великий дал ему в помочь 7 городов силы судовой». Но очевидно, что если судовая рать и собиралась, то в войне никак не участвовала.

  Лавируя между Москвой, которая несколько раз обещала, но не выдвигала против Астрахани рать, и Вильной, которая ежегодно выплачивала по договору 15 000 золотых, Мухаммед-Гирей все же сделал свой выбор. Для хана стало очевидным, что большим врагом для него был московский государь, который не намеревается помогать ему в войне с астраханцами, да к тому же поставил в Казани своего ставленника хана Шах-Али.

Послание Мухаммед-Гирея турецкому султану  Послание Мухаммед-Гирея турецкому султану. 1521 г.
Topkapi Sarayt Muzesi

  Сохранилось послание 1521 г. Мухаммед-Гирея своему сюзерену, турецкому султану Сулейману Кануни. Его обнаружила в архиве музея Топкапе французская исследовательница Шанталь Лемерсье-Келькежэ. Мухаммед-Гирей оправдывался перед падишахом Оттоманской Порты за сорванный поход против Польши в то время, когда сам Сулейман I Кануни готовился выступить против венгров: «Некоторое время назад король Польши отправил к вашему покорному слуге посла и обязался платить ежегодную дань в 15 000 золотых ради того, чтобы его королевство пощадили… Сейчас один мирза из рода Ширин-мирза Эвлия (Evliya), сын Девлетека находится как заложник [в Польше] и не может уехать оттуда, пока его не заменит другой бей или мирза из рода Ширин. Если, нарушив наш договор, мы нападем на поляков, то мирзу-заложника бросят в тюрьму или даже убьют, а тогда весь род Ширин, вся родня, все беи и мирзы восстанут на нас. Мир и порядок будут нарушены, и страна погрузится в хаос». Мухаммед обосновывает свое решение идти против русских из-за агрессивной политики последних в отношении Казани: «Перед приездом [в Казань] хан Московии (Mosqov beyi) изгнал кади из города, и прислал священников (ruhban), чтобы они распоряжались делами мусульман. Он приказал возвести церкви (kinisa) и силой заставил мусульман отправлять обряды неверных. Таким образом он попрал закон Корана и поверг мусульман в скорбь. Он всячески притеснял их, когда приехал мой брат. Брат вошел в город, и стал ханом. Бей Москвы, узнав об этом, отправил большое войско и приказал сторожить дороги, чтобы перекрыть любое сообщение [между Казанью и Крымом]. От этого мой брат впал в большую скорбь. Из Казани смог пробраться гонец, он прибыл сюда и принес нам весть. Так мы узнали о том, что происходти [в Казани]. Мы приняли решение оказать помощь и поддержку нашему брату. Мы отправились в путь, дабы положить конец бесчинствам, которые творились этими идолопоклонниками (asnam), враждующими с Исламом. Мы задались целью выступить против них и надеемся на успех и победу».

  Крымский хан строил планы собрать в своих руках бывшие части улуса Джучи — Астраханское ханство, Казанское ханство, ногаев. Мечтал он покорить и Русь.

  Как отметил И.В. Зайцев, «Крым был всегда традиционным источником сведений о событиях в Казани для Стамбула… крымские ханы всегда подавали казанский вопрос в соответствии со своими интересами». Первым делом Мухаммед-Гирей направил на Казань, где сидел его враг, своего брата Сахиб-Гирея. Шах-Али был изгнан и Казани.

  Собрав огромное войско, в июле 1521 г. Мухаммед-Гирей двинулся на Русь. Следует заметить, что в этом грандиозном крымском походе символическое участие приняла и Литва. Паны-рада советовали отправить в поход с ханом отряд Е. Дашкевича, в который входили всего «сто драбов подлейших, а сто коней менших, а сам бы на замку с трема сты зостал». 200 человек в многотысячной орде Мухаммед-Гирея должны были служить доказательством «дружбы» короля с крымским ханом. Об участии литовской стороны в походе не преминули указать русские летописи: «…краль таинственно соединися с Крымскым царем Магамед-Гиреем и многое воиньство даде ему в помощь на великого князя».

  Какие-то отголоски крымско-турецкой переписки содержатся в донесениях из Азова и Кафы. Магмед-паша Кафинский сообщал Василию III (письмо доставлено 24 июня 1521 г.): «Да крымской царь на конь всел, на тебя на самого хотел идти и многую свою рать собрал», в то время, когда султан прислал указание, «чтоб деи еси на московскую землю… не ходил, а опричь того куды хочешь, поиди». То же самое азовский правитель (диздар) Бурган-ага писал в Москву, будто бы султан через гонцов заявлял Мехмед-Гирею: «…и ты ся береги на свой живот и не ходи на московского, занже ми есть друг велик». Далее диздар предупреждал Василия Ивановича о готовящемся походе хана: «…рать его собрана, а злобен добре, и государьствие бы твое берег свою землю».

  На европейском театре складывалась необычная коллизия: Турция наступает на Белград, Польша вступает в антитурецкую лигу, тевтонцы воюют с поляками, крымский хан, заручившись союзным договором с Польшей и Литвой, идет на Россию, которая, в свою очередь, находится в дипломатических отношениях с сюзереном Крыма Турцией и оказывает поддержку Тевтонскому Ордену в борьбе против Ягеллонов.

  Русские войска стояли и на западной, и на южной, и на восточной границах. Причем основная часть была сосредоточена именно на «крымском направлении» (Серпухов, Кашира, Таруса, Угра), хотя появления противника ожидали с разных сторон.

  Во многих научных трудах историки критикуют действия воевод XVI в. с позиций современной стратегии, применяя к анализу оперативной обстановки на 1521 г. данные, основанные на «послезнании». «Подготовка русских войск к отражению возможного нападения крымских татар оказалась в целом неудачной», — писал известный историк В.П. Загоровский. Но в условиях того времени воеводы не могли знать, когда, куда и с какими силами движется хан с ордой; растянуть на многие сотни километры все силы в одну линию они не могли по причине нереальности выполнения задачи. Именно поэтому сосредоточение крупных сил в Серпухове, Кашире, Тарусе, на Угре, а также усиленных отрядов в Рязани и Коломне в целом представляется логичным. В случае прорыва рубежа возле одного из этих пунктов можно было бы в спешном порядке попытаться соединить отряды или атаковать вторгнувшихся татар с флангов. Подобным образом проводились мероприятия в 1517 г., когда успешно отбили «царевичей», нанеся татарам крупный урон. Но отличия вторжений 1517 и 1521 гг. существенные: в первом случае в набег шли «царевичи» несколькими отрядами, разделившись на множество «загонов», которые удалось большей частью отбить, перехватить или блокировать; во втором случае шел сам хан с большим войском. Угадать направление и оперативно противопоставить Орде адекватные силы на одном из нескольких направлений было невозможно. Одним словом, направление «главного удара» было воеводам неизвестно, высокомобильная крымская рать могла оказаться где угодно. Сражаться с большой ордой могли только крупные силы, а не «размазанные» по рубежам отряды.

  В обороне против крымчаков играло роль множество факторов: выбор направления для вторжения, наличие у татар проводников, разведка и оповещение. Станичная и сторожевая служба как оборонительная система стала оформляться только в 1570-е и сложились в процессе постепенной колонизации юга и в ходе многолетней войны с Крымом к 1640-м гг., за время которой Россия претерпела не одно ханское нашествие. Оборонительная система стала особо эффективной тогда, когда в «поле» были вынесены форпосты, на татарских сакмах были сооружены оповестительные пункты, а рубежи надежно прикрыли засечные линии (их строительство продолжалось вплоть до 1660-х гг.). Всего этого в 1521 г. не было.

  Из-за отсутствия целостной картины оперативной обстановки случилось то, что и должно было случиться: «А как пришол крымской царь в ыюне месяце к берегу и Оку реку перелес, и князь великий братью свою послал: князь Юрья на Коломну, а князь Ондрея в Серпухов, и они не поспели сойтись с воеводами, а царь уж крымской Оку реку перелес». На направлении главного удара крымский хан имел значительный перевес в силах.

  Но даже самая крупная рать, сосредоточенная в Серпухове, не могла в одиночку долго сдерживать татар, превосходящих по численности. Вследствие этого трагедия оказалась неминуема — все подошедшие русские войска главной армии со стороны Серпухова были разбиты: «убьени быша воеводы великого князя Иван Шереметев да князь Володимер Курбской Карамышов, да Яков да Юрьи Замятнины». Даже самое крупное из трех ратей войско не могло задержать наступления крымских войск.

  Татары вышли к р. Северке в 60 км от Москвы и стали грабить и жечь деревни и села: «и множества христианства победиша и поплениша, мужска полу и женьска, и много крови пролиашя, и многа осквернения и растления содеяша, и многыя села и святыя церкви пожгошя, и честный монастырь святаго Николы, иже на Угреше, разграбиша и попалиша». В течение двух недель Москва сидела «в осаде», а сам государь Василий, оставив в столице своего шурина, татарского царевича Петра, бежал в Волок Дамский.

  Татары дошли до подмосковного села Воробьево и сожгли его. После перенесенного потрясения Василий Иванович подписал грамоту, в которой обязывался ежегодно выплачивать дань крымскому хану. Триумф Мухаммед-Гирея был отчасти нивелирован под Рязанью. Рязанский воевода Иван Хабар Симский не только отразил татарское войско от города, но еще и обманом завладел и уничтожил кабальную грамоту своего государя.

  «Крымский смерч» 1521 г. нанес огромный ущерб Русскому государству. Вплоть до Москвы было опустошено множество уездов. Продолжение войны с западным соседом при постоянной угрозе соседа южного в перспективе могло обернуться трагически и для государя, и для государства в целом — катастрофа 1521 г. наглядно показала уязвимость российских границ. Главная цель войны с Литвой — взятие Смоленска — была достигнута, осталось только закрепить результат перемирием.

  Прекращение войны в тех условиях было выгодно и Сигизмунду I. Казна была опустошена, восточные поветы разграблены, а хлипкий союз с татарами вовсе не гарантировал прекращения татарских набегов на Волынь и Малую Польшу. Крымского хана в любой момент могли "перекупить" «московиты», и тогда можно было бы потерять не только Смоленск…

  В Москве начались сложные переговоры, на которых литовская сторона заявила требования о передаче Вязьмы, Торопца, Пскова, Новгорода и Смоленска; российская же сторона дала понять, что мир может быть заключен, если Литва признает Смоленск за государем и обменяет всех пленных. Заключение мира затянулось до того времени, пока Сигизмунд не отправил в Москву посольство, возглавляемое П.С. Кишкой, воеводой Полоцким. В ходе прений и споров Москва и Вильна заключили перемирие, по которому Смоленск с прилегающими землями признавался за Василием Ивановичем; пленных же литовцы отказались отпускать категорически. 14 сентября 1522 г. в Москве, после согласования статей, государь Василий III и литовские послы целовали Крест на новом договоре о перемирии на 4 года. Со стороны короля и великого князя Литовского соглашение было ратифицировано несколько позднее — 18 февраля 1523 г., на аудиенции посольства в составе русских послов В.Г. Морозова, А.Н. Бутурлина, дьяков И. Телешова и М. Третьяка-Ракова.

  Так закончилась 10-летняя война. Новые «смоленские» рубежи, которые согласовали между собой русские и литовские представители в 1522 г., вцелом в настоящее время являются государственной границей двух союзных государств — России и Беларуси.

автор статьи А.Н. Лобин
книга серии «Ратное дело» (2017)

назад      в оглавление      вперед

Оборона Опочки 1517 г.

Поделиться: